В России появится зарегистрированная тест-система, которая будет выявлять наличие иммунитета у людей, которые переболели коронавирусом незаметно. Она позволит лучше понять, какой процент населения имеет защитные антитела, в том числе — среди медперсонала в очаге инфекции. Об этом и не только в интервью телеканалу "Россия 24" рассказала вице-премьер РФ Татьяна Голикова.
– Татьяна Алексеевна, вы сами в каком режиме живете и работаете в последнюю неделю? У вас вообще бывают выходные? У страны условно выходные – нерабочие дни. А у вас?
– У страны – нерабочие дни, как сказано в Указе президента, и, собственно, эти нерабочие дни объявлены для двух основных целей. Первая цель – это введение режима социального дистанцирования, который применялся и применяется во всех странах для того, чтобы как можно больше сократить непосредственные контакты людей. И это во всех странах давало и дает эффект.
Поэтому переход большинства работодателей (там, где это, конечно, возможно) на дистанционную работу – это правильно, это важно и нужно. С одной стороны, это поддерживает занятость, а, с другой стороны, дает возможность сократить непосредственное общение.
Непрерывные производства и предприятия, которые обеспечивают жизнь страны и поддержание экономики, экономических процессов, должны сохраняться.
Что касается нас, то для нас они не являются нерабочими. Они для нас всегда были рабочими, потому что, как вы знаете, в Указе было исключение. Но я могу сказать, что все органы государственной власти работают практически в круглосуточном режиме.
У нас налажено плотное взаимодействие и со всеми федеральными органами, с нашими коллегами из администрации президента, и из субъектов Российской Федерации, подведомственных учреждений. Но у нас такая онлайн-жизнь. Даже если у нас есть небольшое время, чтобы отъехать домой, переодеться, принять душ и поспать, то телефоны не умолкают никогда, потому что мы постоянно по каким-то вопросам находимся на связи.
– На этот момент мы по какому сценарию мы движемся? По благоприятному, о чем говорили еще несколько дней назад, или таких оценок тут быть не может?
– Я уже как-то говорила, что ни одна математическая модель, которая на сегодня существует, у нас пока не подтвердилась. Конечно, с точки зрения абсолютных цифр, для нас они не очень приятные. Когда я говорю, что, например, за сегодняшний день прирост 1700, 1800, или 1900, то эта цифра, конечно, звучит угрожающе.
Для нас она звучит не очень хорошо. Если перевести это в относительные цифры (так, как меряют другие), то в среднем этот рост у нас день ото дня по России составляет порядка 17-18 процентов.
У нас были и дни снижения, и дни повышения, но в целом тенденция пока выглядит пока так. Мы, безусловно, смотрим, как это складывалось и складывается в других странах. У кого-то – экспоненциальный рост, у кого-то – более плавный рост, но практически ни у кого нет абсолютно понятной кривой. В основном, это приблизительно так и идет. И у нас – ровно то же самое, мы здесь ничем не отличаемся.
Единственное, что пока нас, может быть, несколько успокаивает и дает какую-то надежду на то, что у нас не будет экспоненциально угрожающего развития, это то, что день ото дня – 17-18 процентов.
Но я еще раз хочу повторить, что цифры заболевших в целом пугать не должны, если это не экспоненциальный рост.
Очень важно следить за теми, кто сегодня находятся и попадают в реанимацию, кто находится на аппаратах искусственной вентиляции легких, и, конечно, тех, кто сегодня борется на грани жизни и смерти. Это – основное. Здесь работа врачей имеет ключевое значение, и, конечно, мы должны приложить все усилия для того, чтобы эту работу обеспечить.
Мы по всей стране разворачиваем койки, в том числе регионы перепрофилируют койки и своих собственных стационарных учреждений, и учреждений, которые находятся сегодня в подчинении федеральных министерств и ведомств. И, безусловно, не все врачи сегодня имеют такие навыки работы с больными, которые нужны.
Сегодня в регионах массово, масштабно идет переподготовка этих специалистов вплоть до того, как надо одеваться, как надо раздеваться из тех самых костюмов, которые абсолютно необходимы при оказании такой медицинской помощи.
Все очень непросто. Я бы даже сказала, что все очень сложно! Мы сталкиваемся с невидимым врагом, которого очень сложно победить. Но сегодня все, невзирая на должности, на то, в каких органах власти люди работают, в каких учреждениях, – все нацелено на то, чтобы это была командная, профессиональная работа по преодолению этой ситуации.
– "Все очень непросто". Что в первую очередь вы имеете в виду?
– Когда я говорю, что все очень непросто, конечно, я имею в виду, прежде всего, вызов, с которым мы столкнулись. Ведь вы же знаете, что все страны находятся в поиске лекарств, в подготовке вакцины. Понятно, что нащупаны какие-то подходы, используется какая-то лекарственная терапия, благодаря которой пациентов спасают. Но панацеи нет на сегодняшний день, и поэтому этот поиск продолжается, и, конечно, всем нам хочется, чтобы как можно быстрее этот поиск на международном уровне, а не только в России, увенчался успехом. Потому что это, с одной стороны, снимет психологическое напряжение, боязнь заболеть, боязнь оценить перспективу: а что будет дальше, и как-то немного расслабиться.
Но могу сказать, что для всех сейчас (и в первую очередь для наших граждан, которые относятся к группам риска) важно соблюдать самоизоляцию, как бы неприятно это ни было, как бы ни хотелось в хорошую весеннюю погоду выйти на улицу, навестить близких и так далее… Все-таки для сохранения себя и близких надо оставаться дома.
Потому что иногда у больных, которые в первые дни не имеют никаких симптомов или ничтожные симптомы (небольшой кашель, насморк или, может быть, немного некомфортное дыхание), болезнь развивается очень быстро. И очень быстро в некоторых случаях (не во всех, конечно) они из легких больных превращаются в больных тяжелых и могут сразу попасть в реанимацию, на аппараты искусственной вентиляции легких.
– Тут очень важно понимать "горизонты". Мы уже две с половиной недели живем в режиме общей изоляции. Чего мы дальше ждем всей страной? В какой-то же момент мы должны что-то увидеть… Что станет некоей "точкой отсечения", и когда она может наступить?
– На самом деле, дата, которую выбрал указом президент – 30 апреля, абсолютно не случайна. Президент общался и с эпидемиологами, и с врачами, и, безусловно, ему регулярно докладывается общая ситуация не только в России, но и в мире. Он очень детально и подробно следит за этой ситуацией, и мы для себя 30 апреля определили потому, что нам нужно, чтобы прошло два цикла по 14 дней. Где-то к 14-16 апреля заканчивается тот самый первый цикл, затем – второй цикл. И мы очень хотим посмотреть, какой эффект дает это социальное разобщение, если оно классически соблюдается.
Почему я говорю "классически соблюдается", потому что еще раз хочу повторить: трудно сидеть дома. Наверное, мы привыкаем друг к другу, хочется друг от друга отдохнуть. За короткое время мы переделали, наверное, все домашние дела, и хочется какого-то пространства, простора,… И вроде бы чувствую я себя хорошо, и угрозы никакой нет. Но на самом деле в какой-то части это – иллюзия, потому что выйдя из дома. можно реально заболеть. И важно вот это выдержать, соблюсти, дать возможность и врачам, и тем, кто заболел, справиться. Справиться и выйти из этой ситуации.
– То есть мы надеемся увидеть в середине апреля, по истечении первых 14 дней, какие-то первые признаки того, что самоизоляция дала плоды, и количество заболевших начинает плавно снижаться?
– Мы бы хотели сначала выйти на плато. Потому что пока мы растем, а даты 14-16 апреля могут стать для нас неким критерием: выходим мы все-таки, или будем еще какое-то время подрастать.
– То есть ближе ко второй половине апреля станет понятно, как действовать дальше, и какие меры предпринимать?
– Да.
– Мы на этом плато, если на него выйдем, можем надолго задержаться?
– Можем и надолго задержаться. Мы находимся в поиске хрупкого, но компромисса между ограничительными мерами и мерами работы экономики. Страна очень большая, нагрузка на систему здравоохранения в различных регионах разная: где-то мало больных, где-то много больных. Но важно, что мы, как и ряд других стран, очень серьезно начали наращивать тестирование с тем, чтобы максимально понять, а какое количество людей в популяции реально является заболевшими? Это с одной стороны.
С другой стороны, усилия направлены на то, чтобы появилась зарегистрированная тест-система (я думаю, на днях она у нас появится), которая будет выявлять наличие антител, то есть иммунитета, у людей, которые переболели, о которых мы знали, что они переболели, и о которых мы не знали, но они переболели без нас.
И, конечно, подобного рода тест-системы всегда очень важны для докторов, которые работают непосредственно в очаге, чтобы понять, есть у них угроза заболеть, или они уже это заболевание перенесли. Это с одной стороны.
С другой стороны, с помощью таких тест-систем, как правило, определяется, насколько уже есть иммунитет в популяции. Думаю, что уже на следующей неделе мы будем это запускать и пытаться определить, что мы получили за вот эти, по сути, 2 месяца развития заболевания в России.
– На одном из совещаний вы говорили по поводу важности того компромисса между экономикой и ограничительными мерами, но мы видим, когда некоторые чиновники на местах, например, вводят запреты на въезд или выезд даже в тех городах, где нет особой эпидемиологической опасности. Что с этим делать?
– Я к этому отношусь в определенной степени философски, потому что президент страны своим Указом наделили руководителей регионов особыми полномочиями действовать в этой ситуации в зависимости от ее развития и по представлению главных санитарных врачей регионов страны. Это сделано было абсолютно осознанно, подготовлено, потому что регионы очень разные, плотность населения в регионах тоже разная, и только на уровне региона можно почувствовать, нужно ли ограничивать внутри региона все, или можно ввести ограничительные меры в конкретном муниципалитете – там, где реально есть заболевшие, там, где есть проблемы.
И даже если на начальном этапе были какие-то перегибы в одну или в другую сторону, то сейчас, по большому счету, регионы подравнялись. Сложная ситуация, никто не чувствует, как она будет развиваться, и здесь, наверное, пример Москвы с нарастанием количества заболевших играет свою роль при принятии коллегами Сергея Семеновича соответствующих решений.
Конечно, каждый губернатор понимает, что он отвечает в первую очередь за жизнь тех людей, которые проживают у него на территории. И поскольку они его избирали и голосовали за него, то ему в первую очередь отвечать перед ними. И отвечать за то количество жизней, которое будет сохранено. Все равно эпидемия пройдет, пандемия закончится, и мы вернемся к нормальной, обычной жизни. Тогда мы будем подводить итоги.
– Есть вероятность того, что вы и штаб будете предлагать продлевать ограничительные меры после 30 апреля?
– Я бы сейчас не делала никаких преждевременных выводов. Нам очень хочется в преддверии Дня Победы – такого большого праздника, который мы ожидаем, конечно, выйти из этой ситуации. Но полностью выйти мы из нее точно не сможем, потому что мы видим пример того же Уханя, Хубэя.
Я разговаривала с нашим послом в Китае, у которого на глазах все это прошло. Я ему задала вопрос: сколько времени прошло с момента введения в Ухане жесткой чрезвычайной ситуации? Прошло два с половиной месяца, когда они открылись. И, тем не менее, режим (маски, дезинфекция, соблюдение каких-то общих требований дистанцирования, санэпидмероприятий) там продолжает сохраняться.
Несмотря на то, что все открывается, организовывается движение, перелеты и так далее, выход все равно медленный. И нам нужно очень крепко об этом задуматься, потому что от каждого из нас зависит, как быстро мы это преодолеем. Сможем быть дисциплинированными, сможем прислушаться к себе и к тем рекомендациям, которые сегодня принимаются, значит, выйдем благополучно из этой ситуации. И будем к лету жать друг другу руки.
– Понятно, что в мире будут сделаны свои выводы (и, видимо, очень глубокие). А для российской системы здравоохранения потребуется ли глубокий анализ и, возможно, изменение каких-то векторов развития системы здравоохранения в будущем?
– Конечно да. И здесь однозначный ответ: во многих вещах. Несмотря на то, что у нас в России были, есть и остаются (при всей критике системы здравоохранения) определенные достижения в борьбе с инфекциями, мы гордимся тем, что сохранили структуру санэпиднадзора, соответствующих специалистов в этой сфере, и ученых, и обычных врачей-эпидемиологов, которым, кстати, большое спасибо за то, что они были первыми на встрече с этой инфекцией.
Наличие этих достижений и соответствующих структур дало нам возможность не войти быстро в это заболевание. Это с одной стороны. С другой стороны, мы, объективно не очень большое внимание уделяли тому, как и насколько эффективно должна быть подготовлена инфекционная служба в каждом регионе.
Безусловно, в каждом регионе есть инфекционные койки, есть инфекционные больницы, их содержание сегодня и развитие – это полномочия регионов. Но сегодняшний опыт такой вот быстроразвивающейся и малопредсказуемой пандемии дает нам основание делать вывод, что инфекционная система должна быть готова всегда. В любой момент. Койки должны мобилизовываться очень быстро. Часть коек мобилизована, часть коек требует дооснащения, доработки, ну, и, безусловно, перепрофилирования, поскольку мы разворачиваем на случай высокого прогноза резервные койки. Где-то мы уменьшаем плановую помощь, но это – объективная реальность, в которой мы сегодня живем, и просим наших граждан немножко потерпеть, чтобы пережить эту ситуацию.
